*

Веспа

Че пришел к ним. Из всех присутствующих только у него были фамилия, паспорт с действительным адресом прописки и несомненно мужская анатомия. Веспа придирчиво выискивала то, что его от них отличало. У каждого этноса есть концепция непохожести.

Она хотела запомнить, как выглядела холи до появления Че, потому что знала, с его приходом все изменится. Их холи — единственная комната с видом на море в этой части трущоб Дарави, целый мир и пристанище для Веспы и Штеффи, двух типичных евнухов без приводов в полицию.

Че принес с собой рюкзак, из которого достал камеру с объективом, длинным, как рука Веспы, тапочки, такие крепкие, что ими можно было убить жирную ящерицу на стене, а еще запахи аэропортов и кафе, мест, в которых они никогда не были и, скорее всего, никогда не побывают. Он разложил свои вещи в центре комнаты, и холи вдруг показалась маленькой, занавески — хлипкими, стены — грязными, а комната превратилась в бушующее море вокруг нерушимого атолла его вещей.

Он пришел, потому что в одном из интервью для журнала, в те времена, когда СМИ считали таких, как она, сексуальными, Веспа сказала, что ее жизнь похожа на ад на земле. Че захотел увидеть, на что похож ад. Он предложил ей десять тысяч рупий, если она позволит ему остаться на четыре дня.

Штеффи сначала была против, но когда услышала про деньги, уступила. Деньги творят чудеса. Они значат лучший сервис в парикмахерской Мадам Чанг, меньше работы и больше времени на отдых.

Че уже навел камеру на комнату, а Веспа не могла понять, что так привлекло его внимание. Какую красоту или гротеск он нашел в бумажных цветах? В их выцветшей косметике? В их лифчиках и блузках, в забрызганных грязью сари, висящих на крючках?

"Скажи, пожалуйста, кто здесь кто?" — словно дразнясь, его узкие плечи просвечивали из-под черной майки.

Веспа обвела глазами комнату.

Слева от нее играла с раскладным телефоном Чампа-Джасмин. Читательница французских романов, принимавшая в дар старые духи, она даже сделала сама себе визитки, на которых была единственная надпись: "de bonne heure". Она указала на Чампу ногой. "Все, что ей нужно от жизни, — динамичный рингтон и хороший модем".  В ответ Чампа уставилась на нее, как будто хотела сказать: "И что с этим не так?"

Слева от Чампы сидели еще два евнуха: Саффрон и Иззат, их описывать не имело смысла, потому что их тела, как их волосы и макияж, менялись каждый день. Сегодня они были Мадонной — темная помада и кулоны-кресты, назавтра переодевались в костюм Зинат из "Главаря Мафии", а послезавтра — в Шридеви из "Мистера Индии" в блестящем, будто мокром, сари.

Че записывал их имена, во что они одеты, их грехи и надежды в маленький голубой блокнот, на котором было курсивом написано "Сервантес".

Наконец Веспа указала на Штеффи, сидевшую, как истукан. Левая нога под правым коленом, спина выгнута: идеальная Клеопатра. Смотреть на нее было тяжким испытанием. Согнутые руки поддерживали круглую голову, увенчанную пышной прической в стиле 70-х, а сари топорщилось над пивным животом, который был вовсе не пивным животом, а особенностью ниже пояса, странностью, которая делала Штеффи Штеффи.

Едва Че пришел в себя от увиденного, единственное, что он мог спросить: "Почему Штеффи?".

"Тут особо рассказывать не о чем. Когда она была маленькой, хотела стать Штеффи Граф".

Че выглядел ошеломленным и разочарованным. Рука зависла над блокнотом, словно раздумывая, стоит ли это вообще писать о Штеффи или перейти к следующей девушке. Чего он ожидал? Безумной истории посвящения, раскрывающей сущность всех евнухов?

"Что? — с вызовом сказала Штеффи. — Ты не единственный, у кого было детство!"

"М-м-м-м-м, — согласилась Веспа. — Мы хотели задать тебе тот же вопрос".

Че пощелкал ручкой, нахлобучил кепку так, чтобы спрятать глаза. "Как бы вы сократили Чедияппа? Меня окрестили Че в Дартмуте, в Америке".

Глядя на него — потертые джинсы, закатанные до тонких, уязвимых лодыжек (подверженных вывихам) — она бы не подумала, что у него есть причины прятаться. Он казался таким... цельным. Завершенным.

Его взгляд, не такой наглый, как его камера, метнулся по комнате и, наконец, остановился на ее груди. "А что насчет тебя?"

Она рассказала. Веспа — ее настоящее имя. Настоящее прозвище. Идея ее матери, которая получила образование архитектора в Майами и колесила по городу на любимом желтом итальянском мотороллере. Веспа была единственной, кто не поменял имя. Сама по себе чудачка, она не видела причин менять его. Но вот что она ему не сказала — ее имя доказывало, что когда-то у нее была мать. Старушка все еще была жива, до сих пор жила в том же городе. Они не разговаривали с тех пор, как Веспе исполнилось три года и у нее, наряду с женскими органами, вырос мужской.

*

Че

Он последовал за ними по Несбит роуд через поток машин у вокзала Быкулла. Прогуливаясь от выставочного центра, они глазели на храм, хлопая накладными ресницами, и остановились у усыпальницы Бахучары Мата, чтобы отдать все имеющиеся у них деньги. Они задержались еще в трех местах: в цветочном, на кладбище и в магазине косметики. Оттуда они направились к Западному Фривэю.

Он шел за ними. В чайной лавке он выпил чашечку горячего пенистого чая. В животе заурчало, но он не обратил на это внимания. Ему важно было ни во что не вмешиваться — просто наблюдать за всеми мелочами. Из каждой детали он сможет сделать историю. Он уже играл с возможным началом: "Они называют себя усмешкой Бога. Женщины, которым было уготовано родиться мужчинами, — сотворение мира наоборот".

У кольца рядом с Быкуллой он подготовил камеру для широкоугольной съемки — для евнухов пришла пора попрошайничать.

Предупреждения не было. Веспа не подготовила его. Штеффи ушла от них на светофоре и шагнула едущим навстречу автомобилям.

Она металась между машинами, сновала между ними, постоянно приподнимая передний конец сари и открывая интимные места. Она встала ногами внутрь неглубокого люка и поворачивалась то вправо, то влево, открывая свою правду ниже талии. Скутеры, как ящерицы, проскальзывали вперед, останавливались и снова продолжали двигаться. Их выхлопные трубы издавали жуткие звуки, похожие на взрывы маленьких бомб — Штеффи закрывала рот свободным концом сари. Она добивалась своего, упорно продолжая стоять и открывать правду. Это то, о чем El Jefe, их босс, рассказывал ему. Они перешли на шоссе Восточный Экспрессвэй для туристов. Те приехали в Индию, чтобы увидеть странности этой страны, не так ли? А мы — прыщи города, ее язвы и нарывы. Штеффи, как настоящий рассадник болезней — создавала сенсации, доставляла порочные удовольствия и призывала бога и, поворачиваясь к каждой машине, выпрашивала, похвалялась или пугала водителей своей биологией, получая взамен одну-две рупии.

Ток пробежал по телу Че. Все нервы верещали, как школьники в классе: "Подарок!". Его камера была в полной готовности, его инстинкты орали: "Щелкай!" — и даже обернувшуюся Веспу, ее голову, прижатую к плечу, чтобы прикрыть уголком сари рот от выхлопов, ее глаза, в которых плескались нерешительность и брезгливость, как у жены, ждущей сигнала раздеваться. Это был еще один рабочий день, ровно как и у его отца, когда он каждое утро садился в "Ниссан" и ехал в офис. Не важно. Че должен выказать немного У-В-А-Ж-Е-Н-И-Я. Его замешательство в выборе кадра — что важно? что не важно? — отключило тело. Обездвиженный, с онемевшими конечностями, он стоял на светофоре, с разинутым ртом наблюдая за Штеффи.

Камера раскачивалась, ремешок оставлял на шее борозды.

Выглядело так, будто Штеффи писает и призывает весь Мумбай посмотреть на это шоу. Ее руки вытянулись, как ветки, на обеих кистях поблескивали монетки. Было что-то нежное в ее стойкости. На накрашенных ногтях на каждом был разный дизайн: радужные полоски на указательном, восходящее солнце на среднем, горошки на безымянном, звезда на мизинце. Бачки были тщательно подкручены, свободный конец сари с нарциссами бешено развевался, как флаг, наполняя сердца мрачным весельем.

Возможно, она и была сложена, как Мухаммед Али, но каждый раз, когда водители толкали ее, кричали, чтобы она убралась, исчезла и сдохла, Че хотелось броситься вперед. Но он не мог пошевелиться от ужаса. Это был какой-то внетелесный опыт. Как будто он сам спустил штаны и выставил себя на всеобщее обозрение. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, на поверхность всплыли все его грехи, как желтушная луна, которую невозможно сдвинуть. Как странно. Как стыдно. Как всепоглощающе страшно. До смерти. Словно религиозный опыт.

Через минуту Веспа его расколдовала.

"Сколько?" — крикнула она Штеффи, та подняла руку, показав две маленькие банкноты.

"И все?"

С благоговением Че сделал записи в блокноте.

 *

Штеффи

В цветочном она потратила тридцать рупий. Не устояла. Купила фиолетовые орхидеи. Даже не фиолетовые. Чернильные. Синие, как чернила Chelpark, и все, о чем она могла думать, это синие чернильные кляксы на белых школьных рубашках. Цветы цвета детства. Продавец даже напечатал на ярлыке ее имя "ШТЕФФИ" и приклеил на пластиковый горшок.

Это были цветы для их холи.

Веспа взяла цветы, укачивая их на руке, как новорожденного. За ней стоял этот парень из Америки. Он хотел увидеть их за работой. Но Штеффи беспокоилась за Веспу. Веспу, которая всегда боялась часа попрошайничества. В первый раз она застыла на месте, прижав руки к бокам. Попрошайничество было не в ее натуре. Она была из хорошей семьи и все такое. Но из хорошей семьи или нет, биология превратила их обеих в уродок, и как уродки они должны были исполнять свой долг, петь песни, раскрывать ладони, молить людей о милосердии. Она должна была перестать выпендриваться. "Научится со временем", — говорила Штеффи боссу. Но Веспа так и не научилась. Штеффи все делала сама.

"Думаешь, сможешь выполнить обе наши нормы?" — спрашивала Веспа.

"Почему бы и нет? Моей особенности хватит на нас обеих", — отвечала она.

Штеффи была не против. Это стало ее второй натурой. Она говорила себе, что стоит на обрыве, пристально вглядывается в какое-то судно в пучине Аравийского моря, звук его сирен доносится до нее во всю мощь, как и его далекий свет. И если она сильно прищурится, свет всех фар сольется в один источник света.

Бомбей был сукой. Бомбей был агрессивным бывшим. Движение на дорогах было очень медленным. В этом не было ее вины. Она раскачивалась, ее кренило в разные стороны, она падала, скручивалась, наклонялась, чтобы уступить дорогу всем мудакам за рулем, одной рукой прижимая к груди сумку, спрятанный в блузке складной нож, складки своего сари, а другой — показывая жест остановиться. Вот такой я родилась. Не родилась, но выросла. Чувствуйте жалость или отвращение, или что там вам нужно почувствовать, но выложите рупию. Поток машин гудел. Сыпал проклятиями. Сотни глаз тысячеголового монстра освещали ее, как факелами. Металлические спицы и резиновые колеса. Монстр! закричал кто-то, а она сказала: я тоже так думаю! Только это ты монстр, а не я. Школьные дразнилки — лучшие дразнилки. Люди призывали Бога вмешаться. И только у нее как будто не было к нему доступа. Как будто она не могла попросить Его вмешаться от ее имени. Она оскалила зубы. "Так знайте же, — сказала она Бомбейскому потоку машин, — я молюсь каждый день — Деви на холме". Она выкрикивала имя Деви, стоя обнаженной по пояс, бомбейские пробки сочились из ее боков, словно она рожала один городской уродливый скутер за другим. Она пела хвалу Деви, Деви, которая добавила ей матку к гениталиям, матку размером с футбольный мяч. В этом была слава богини. Слава Штеффи, слава еще не созданному шедевру. На многие мили вокруг не было никого подобного. Ни у кого в городе не было таких гениталий, как у нее. Вот что она говорила бомбейскому движению во всеуслышание.

"Извините", — сказал голос сзади.

Мужчина в авто был одет в белую курту и пижаму. Растрепанные волосы почти закрывали подведенные глаза. Без сомнения, поэт. Он видел ее сущность. Он хотел увековечить ее в изящном назме.

"Можете ли вы…?" — резкий гудок поглотил его слова.

"Да?"— она наклонилась и заглянула в его авто.

"Подскажите, что задерживает движение?"

Она потянула его за воротник. "Неужели похоже, что у меня есть телескоп, мать твою?"

Они оттащили ее от него. Отпинали гавайскими резиновыми чаппалами, подошвы которых потерлись от шарканья по тротуарам. Им было про нее все понятно: хиджра на улицах с помадой на зубах и гениталиями размером с Гренландию, должно быть, хотела мужа. ЧЬЕГО-ТО мужа.

*
Че

Возвратившись в холи, он просмотрел заметки Венди Донигер и, чтобы успокоить растущую панику, яростно принялся заполнять блокнот с надписью "Сервантес": усмешки бога, их ненавидят и прославляют, им поклоняются, над ними насмехаются. Тут правят бал традиции. Они все еще считаются символом плодородия, их присутствие необходимо на свадьбах и вечеринках для будущих матерей. Разодетые в сверкающие сари, с ярким макияжем, фальшивыми украшениями, эти благословенные серединки-на-половинки врываются на обычные посиделки и превращают их в сенсации… Их главная забота — не беременная мать или жених и невеста, а переплюнуть друг друга в блеске и славе…

"Что ты пишешь?" — спросила Веспа. 

Как бы ей объяснить? Это скорее зарисовка, чем эссе. Скорее размышление, чем история, скорее откровение, чем описание. В ее глазах он видел беспокойство, попытку понять. Вероятно, она не читала по-английски. Насколько хорошо она знает язык? Вероятно, не знает совсем. Должно быть, она получила образование в салонах красоты и на концертах.

"Нет, это не для "Mumbai Mirror" или "Midday", — сказал он, пытаясь успокоить ее. — Ты не найдешь себя на странице шесть". Он собирался изменить ей имя, или, если получится, не называть его совсем.

"Какой журнал?"

"Американский. Читают его только в Америке. Это онлайн-журнал".

"Но если он онлайн, кто угодно может прочитать его где угодно в любое время? Как он называется?"

"Авеню и империи". Он не очень популярен в Индии".

Он вытащил лаптоп, открыл сайт и показал ей фотографии — суданских беженцев в Вермонте, забойщиков коз в Исламабаде. Огромные прекрасные изображения отражались в ее огромных прекрасных глазах. И еще изысканные слова, написанные "Гельветикой" лучшими независимыми журналистами из тех, кого он встречал онлайн. И это фото Бурдена с Обамой за кружкой пива и чашкой лапши во вьетнамском ресторане Bún chả Hương Liên. 

Понимала ли она, что он намерен сделать то же самое для нее? Он хотел, чтобы статья о ней вытащила ее из ада в то место, где ада не так уж чтобы и много. Создать ее заново, еще и на английском, для аудитории, которая говорила на языке человеческих прав, у которой были слова, чтобы описать ее опыт: ЛГБТ, интерсексуалы и сомневающиеся в своей гендерной принадлежности. Аудитория, главным качеством которой была гордость.

Она отвела глаза и воткнула чернильную орхидею в волосы. "Сделаешь меня красивой, а?"

*

Веспа

Он примостился рядом на кровати и стал читать ей отрывки из толстой книги "Индусы", рассказывающей их историю. Евнухам поклонялись с незапамятных времен. В пещерах Элефанта, до которых добираться на лодке не менее часа, полумужская-полуженская форма Шивы привлекала туристов со всего мира. Автор книги Венди Донигер рассказала обо всех великих достижениях евнухов.

Веспа ничего не сказала по этому поводу, но поинтересовалась: как это все поможет им сейчас? Может ли история предоставить им лучших клиентов, которые отвели бы их на ужин в Mahesh Lunch Home, а после проводили бы до своих номеров? Может ли история заставить их родителей приползти обратно с мольбой о прощении?

"Когда-то у одного раджи сборщики налогов были только евнухами, — читал Че. — Чтобы заставить население платить налоги и…"

"Эта дама Венди, — перебила Штеффи, —  была когда-нибудь в Индии? Она выступает на публике?"

"Не выступает, — ответил Че. — На нее нападут, если она выступит в Индии. Да что там в Индии! Она даже в Нью-Джерси выступить не может. Однажды в нее кинули стулом".

Сзади на обложке книги было фото женщины в огромных очках с затемненными стеклами и в соломенной шляпке. Как могла такая женщина, которая боится даже выйти на солнце, рисковать так, что в нее бросали мебель?

Самое страшное, что бросали в Веспу, это ботинки. Обливали грязной водой. Обсыпали красками и забрасывали яйцами во время Холи. Но во время Холи всех забрасывают яйцами. Стул — это слишком.

"Должно быть, она чувствует себя такой незащищенной", — произнесла она вслух.

"Но себя она не подставляет, — сказала Штеффи. — Только нас".

"Да, но зачем?"

Индия — не проблема Венди. Так почему она сделала ее своей?

"Как и мы, — сказала Веспа, — она принимает на себя боль других, и ее бьют".

"Отвага и безумие", — сказала Штеффи.

"Если ты ее встретишь, — обратилась Веспа к Че, — передай, что мы ее считаем очень храброй".

Глаза Че загорелись. Два светлячка в полутьме.

*

Штеффи

Стемнело. Она лежала на кровати, слушая Веспу. Че разложил на полу походную постель на молнии из светящейся тянущейся шерсти, более прочную, чем то белье, что было у них. Веспа рассказывала, как их вышвырнули из Джуху и как они стали выходить на кольцо рядом с Быкуллой как на постоянную точку. Джуху было хорошим местом. Люди за Пратикшей, жаждущие взглянуть на Большого Би, всегда их одаривали.  Но полиции это не нравилось, и их обвинили в нарушении спокойствия. Власти не могли позволить разным уродам чудить рядом с особняком величайшей кинозвезды Индии. Несмотря на то, что Большой Би играл евнуха в клипе для одной из самых известных песен — как там ее? — jiski biwi moti uska bhi bara naam hai, if you got a fat wife you’re blessed, lay her on the bed, no need for a mattress, он все же был уважаемым мужчиной с внуками. 

Вот так они потеряли Джуху.

"Большому Би поклоняются в Индии, как Богу", — произнес Че, хвастаясь тем, что все знает о стране рождения родителей, и Веспа одобрительно засмеялась.

"Ты веришь в Бога?" — спросил он. 

"Она верит", — Веспа махнула рукой в сторону Штеффи.

 "Как ты думаешь, какой он? — спросил он Штеффи. — Жестокий? Добрый?"

У нее была своя теория. Бог — домовладелец. Все, чего он хочет, — осесть с хорошей женщиной и растить детей. Потягивать чай из листьев баньяна на балконе, читать The Telegraph по выходным и The Times в будни. Ходить на работу пешком, вовремя возвращаться домой и пить еще чай из баньяна на балконе. Кричать на жену, но не сильно, иначе начнут жаловаться соседи. Не решать проблемы с бедностью, не воевать против преступности или наркотиков. Ему чужды проблемы каст и классов, потому что он их не создавал. Какое ему дело до фермеров-суицидников или племен, принимающих маоизм? Бог — скромный домовладелец, потягивающий чай на балконе, чешущий бородавку на спине. Мир не совершенен, но это не его проблема, ведь он никогда не хотел никому навредить.

"Ты не веришь в то, что он всемогущий, всезнающий создатель всего и даритель боли?" — настаивал Че.

"Она считает, у него нет могущества, — ответила Веспа. — Она считает, Бог видит все, но его могущества или воли не достаточно, чтобы что-то сделать".

Штеффи подняла бровь. "Можешь поклоняться Бахучаре Мате, сколько захочешь. Когда я тебе мешала верить в то, во что тебе хочется?"

Веспа села. "Это касается не только тебя. Я понимаю, что ты имеешь в виду: если Бог настолько велик, как он мог создать боль? Как он мог придумать нас?"

Штеффи промолчала. "Иди спать. Уже поздно".

Почему Бог создал нас? В голове крутились разные ответы. Он точно умеет насмехаться. Поэтому есть такая штука — наказание. Да-да, у Бога есть чувство юмора. 

Но что это значит? В конечном итоге борьба шла за средства производства, и как только евнухи получили бы контроль над излишками, которые они производили, они перестали бы быть маргиналами.  Ха-ха! Даже она знала, что это неправда. Кто-то должен написать "Капитал" в версии евнухов.

Громкий храп Веспы и тихий храп Че заполнили холи. Штеффи проснулась, но продолжала лежать. Что знал о Боге евнух со степенью магистра экономики? Они говорили: Штеффи — евнух. Нет, Штеффи — магистр экономики. Она училась, как и все другие, появлялась на экзаменах одетая, как девушка из Дарави: на руках гловелетты, дупатта закрывает лицо, и вся она похожа на цветную капусту, завернутую в газету. До сих пор оставались вопросы, на которые она не могла ответить. Веспа опустошила все комнатки внутри головы Штеффи, комнатки, которые она так тщательно заполняла изображениями, описаниями, объяснениями. 

И все это перед этим мальчиком. Зачем Веспа пустила его в их жизнь? Что он предпримет потом? Что поймала его огромная камера? Что в его ноутбуке?

Она открыла ноутбук Че. Там были фотографии, которые он сегодня снял. 

На одной фотографии она раскинула руки и ноги в разные стороны перед машинами, движущимися по бомбейской дороге, как Христос в Рио. Тысячи огней ослепили ее, а она стояла, застыв, как картонная фигура. Как Моисей, разделивший поток машин. На другой — торговалась у цветочного, призывая владельца сделать ей хорошую скидку. На третьей — выделялась в толпе возле фонтана "Флора". Она была обычной и необычной одновременно со своим носом-клювом и чрезмерно накрашенными губами. Затем на серии фотографий она и Веспа смотрели сквозь дырку в занавеске на проходящих мимо девушек, как будто они были за решеткой. Как же смешно она выглядела!

Почему Веспа позволила заключить их правду в фотографии Че? 

Эти фотографии выставляли напоказ концепцию их тел. Женские глаза над женскими губами над мужскими челюстями на мужских плечах над женской грудью над женским животом (без шанса на ребенка) над женско-мужско-женскими гениталиями. Словно Господь следовал одному плану, забылся и начал делать что-то другое. Бог на стероидах. Тело Штеффи было только ее телом, и его не надо было показывать. Или описывать. Или восхвалять. Оставьте его в покое. Препоручите его судьбе. Ее судьба — это ее судьба. Ад или рай, или нечто посередине. 

Но Че не понимал отрицания фатализма. Штеффи свернула изображения на ноутбуке.

Выскочил сайт, который он до того показывал Веспе. Как он его называл? Авеню и империи. Травел-блог. Не звучит ли это слишком экзотично? Как левитация, гидропланирование  или перемещение по воздуху. Вас оторвали от земли, быстро перенесли из известного места в неизвестное. Без цели, без нужды, без пособничества родственников или друзей. Просто так. Че был путешественником, а Штеффи и Веспа — его временными компаньонками.

На сайте люди ели, пили, праздновали Рамадан, обнимались, поднимали бокалы и руки в молитве, сжимались при виде оружия. Фото были настолько четкими и так выхватывали людей, что она чувствовала себя в их шкуре. Даже в фашистских странах, пытающихся свергнуть диктаторов, эти травел-блогеры найдут нелегальные бары и выпьют за свободу. 

Она, Штеффи, хотела жить на этом сайте. Как женщина — серфер души из Того. Или гей-пара из Исламабада. Или сомалийская беженка-певица в Испании. Или последняя сати Индии: погребальный костер высотой четыре фута два дюйма, как и девочка-невеста в красном, лицо которой было едва видно из-под горы гирлянд. Даже в этих фотографиях было восхищение очертаниями человеческой кожи, резкими линиями щек женщины из Того, грубым неправильным прикусом и кривыми зубами девочки-вдовы. На экране ноутбука Че изображение было таким ярким, таким беспощадным… Она внимательно разглядывала каждое фото, стуча по клавишам-стрелкам радужным ногтем. 

Штеффи станет частью сайта — это то, зачем приехал сюда Че: чтобы увековечить ее и Веспу. Принести их в жертву. Он уже разместил ее фото с кольца. Ее профиль слегка размыт, только просящие руки в болезненном, позорном контрасте, как будто бы она дралась с фарами. Он сделал фото, где она выглядела вымаливающей чудо, которое позволит снять с нее заклятье анатомии.

Это так и было. И так ее навсегда запомнят. Хиджра. С персидского — разобщение. Отделение. Сепарация. От нормальных. От всех нормальных людей, которые едят лапшу, пьют пиво, получают степень магистра экономики.

Скоро рассвет. Веспа скоро проснется, Че снова пойдет с ними на кольцо. Она вскочила с кровати и нацарапала для Веспы записку: "Не ищи меня".

*

Веспа

Веспа проснулась неожиданно и уставилась на клочок бумаги, лежащий рядом с ее подушкой.

Дружба Штеффи значила для нее все.

Однажды по пути домой какой-то мужчина захотел увидеть то, что Штеффи выставляла напоказ вечером бесплатно. Он потянул ее за сари, а когда она не уступила, мужчина схватил ее груди, как будто они могли отделиться от ее тела. Как будто она несла лимоны в блузке, а не настоящие груди. Веспа ударила его по лицу и продолжала бить, пока у него не пошла кровь.

И все-таки Штеффи ушла. Веспа не должна была впускать Че с его камерой, эссе, книгой Венди о евнухах, его сайтом. Но, может, еще не поздно? Она знала, где могла быть Штеффи. Поймала машину и назвала адрес.

За святилищем Бахучара Мата, в темной комнате, предназначенной для ритуала, хаким опустился на колени рядом со Штеффи. Ее ноги были раздвинуты, сари поднято, пышная прическа примята, лицо вымазано красным. Хаким разразился тирадой ругательств над гениталиями Штеффи, как будто его брань могла заставить нежелательный орган отвалиться от стыда. Толпа верующих молилась, чтобы сгладить остроту его слов. Два противоположных послания попадали друг в друга, как концентрические круги. Они вращались в противоположных направлениях. Громкие крики были единственной анестезией, потому что ритуальный нож был уже извлечен, погружен в пламя, растущее из небольшой кучи дров. Штеффи была готова к боли. Она закрыла глаза, как будто подчиняясь галлюцинации слов, но ненадолго.

Завтра Штеффи сравнит свою кастрацию с картиной Гойи, Гойи и Пикассо, единственными художниками, о которых она говорила. Она расскажет о том, сколько там было темноты, криков, теней и танца. Так она видела все — в магическом свете. И Веспа это знала. 

Стремительные движения хакима напоминали танец. Нож метался туда-сюда, как бы желая отрезать несколько носов, пока хаким будет этим заниматься. Взмахов было много, как у Маа Кали, побеждающей демонов, и точный момент освобождения Штеффи было трудно предугадать. Но когда дело было сделано, громче крика Штеффи были только завывания хакима и паствы. 

Что случилось в тот момент? Веспа ничего не могла понять в течение нескольких минут. Но Штеффи потеряла сознание, а вместе с ней и горстка молящихся.

Веспа не знала, позволит ли ей хаким подойти ближе к куску плоти, который совсем недавно был частью тела Штеффи. "Футбольный мяч", выставляемый напоказ всему бомбейскому движению, оплачивал их аренду, а в течение месяцев, когда не было вечеринок для будущих матерей и мальчишников — их еду и мороженое на пляже Джуху.  Как он выглядел, этот ненужный мешок, кусок кожи и плоти? Просто пятно коричнево-черного цвета, бессмысленно и абсурдно, как отказавшее легкое, не идентифицируемое, как любой орган вне тела. Он больше не был даром богини.

Тело Штеффи было начисто вымыто, как пол храма после пуджи, как мусульманский проулок после жертвоприношения. На вычищенном полу блестели красные пятна, но, скорее всего, это был вермильон. Веспа ждала Штеффи, но той занимался хаким. Прошло несколько часов, прежде чем ее отпустили.

Веспа повернулась, чтобы уйти назад в их холи, где теперь все будет по-другому, кроме вида на море. Что они будут есть? Как оплатят аренду? Что скажет босс?  Все вопросы на потом.

Пока она шла домой, до нее дошло: Штеффи была на шаг ближе к Богу, чем любая из них. Она могла увидеть больше, стоя в потоке транспорта. Без фильтров, настоящая, она создавала идеальный поток для Веспы. Проезжая мимо Штеффи и возмущенные ее поведением, водители ценили менее странные черты Веспы, ее невытянутую и непросящую руку. Чало, евнух, раздевающийся с достоинством, думали они. Она ничего не хочет. Она выглядит такой тихой, почти безвредной. Как кошка, мокнущая под дождем. Дадим ей рупию за хорошее поведение.

Когда Веспа подошла к комнате, она увидела, что там сидит Че и фотографирует различные предметы. Она крутанулась на пятках. На другой стороне авеню она увидела Штеффи: ее походка была неверной, и было видно, что она в бреду от боли. Не хватало только скрипок и храмовой музыки в честь ее возвращения. Веспа рванула изо всех сил.  Был полдень, как всегда, проспект наводнили машины. Веспа бежала, приподнимая юбки, думая лишь о том, что Штеффи понадобится помощь, чтобы вернуться домой.